Я помню, как он стоял в дверях, а по лицу его ходили желваки. Он явно сдерживался. Последним усилием чтобы не наброситься на нее прямо сейчас. Было видно, как в нем боролись желание избить ее и остатки человечности, которые у него в таком состоянии оставались. Он был пьян. Это был мой папа.

Он бродил около входа в комнату и весь сжимался. Вот он взял в руку металлические переходники для наушников. Видимо, чтобы кулак был тверже. Чтобы больнее ударить. Я наблюдаю за всем этим как завороженная. Мне очень страшно.

Мы лежим с мамой в комнате на диване. Я буквально вжалась в диван. Вся сжавшаяся как комочек. Я, кажется, тогда впервые в жизни молилась. Про себя. Всем сердцем, как могла. Я молилась, чтобы он ушел, чтобы ничего плохого не сделал с нами. Мне было очень страшно.

В какой-то момент – я не помню его – он решается и уходит. Я не знаю, почему. Я думаю, что мой испуг остановил его. Он любил меня. Остатки человека в нем остановили от самого страшного, что могло случиться в моей жизни. Я не знаю, что было бы со мной, если бы я увидела, как он бьет маму на моих глазах. При одной мысли об этом мне становится дико и больно…

Бог миловал

Уходя из комнаты, он запирает нас, срывает из прихожей телефонный провод и обматывает им ручку нашей двери. Такое ощущение, что он боится нас, так спешно он это делает.

Я не помню, что было дальше. Все обрывочно. Я не помню, как выглядела мама в тот момент. Я помню ее какую-то страшную бешеную походку. Когда она в страхе, громко топая, пошатываясь, кидается к двери, чтобы открыть ее.

Кажется, тогда он ушел в свою комнату. Больше нам ничего не грозило… На этот день.

Из школьной жизни у меня очень мало приятных воспоминаний. Но одно из самых страшных это, конечно, поход домой. Я проходило под аркой своей школы и думала – а не пьяный ли он там, дома. Я не знала. Я боялась. Я помню, что в какой-то момент я даже придумала себе правило: если я буду думать, что он пьяный, то когда я приду, окажется наоборот.

Память милосердно скрыла от меня подробности тех лет. Помню, что мне не хотелось домой. Там мне было страшно. Помню, что я оставалась в школе как можно дольше. Там у меня была моя учительница, с которой мы вместе пили чай, она пекла мне пирожки и мы вместе проверяли тетрадки.

Да, меня ненавидели в классе за то, что я проверяю их же тетрадки. Но так я выживала. Под крылом своей классной дамы я выжила в те страшные годы. Выжила и развилась. Сейчас я понимаю, что там, в школе, я добирала то чувство безопасности, которого у меня не было дома. Школа и была моим домом в то время.

Из того страшного времени я помню папины заплывы в ванной. Когда он пьяный укладывался туда. Иногда с книжкой, так, что топил ее. Иногда туда же ходил в туалет. Я не видела этого, слава богу, я слышала… от мамы.

Помню, был страшный день, когда он пришел с работы пьяный, а я вернулась со школы. Он пришел не один. А с другом. Друг был в той же кондиции. Я не помню ничего. Помню, что почему-то я сильно испугалась. За себя как за девочку. Я позвонила маме на работу и дрожащим голосом попросила ее приехать.

Недавно мы говорили с ней об этом, и она рассказывала, как, бросив все, помчалась ко мне. Это было страшно. Это было дико и больно.

Другое событие, произошедшее гораздо раньше, я отношу к тем, что переломили мою жизнь. Я не могу точно оценить до сих пор последствий и воздействия на меня. Тогда у меня был выпускной из 3го класса. Это был день прощания с моей первой учительницей. Я очень любила ее и в буквальном смысле рыдала на выпускном. Я выплакала в тот день все. А мне дали много грамот, знаков отличия. Я всегда была хорошей девочкой и хорошо училась. Мне нравилось это.

Мы вернулись с мамой с выпускного. Мне было 10 лет. Много альбомов с поздравлениями, пик эмоций. Папа на выпускной не пришел. Ту ночь я запомнила навсегда. Он вернулся с работы поздно, часов в десять. Он был пьяный. Я не помню, что именно там происходило. Кажется, я спала, когда он пришел.

Я спала с мамой в одной комнате – с каких-то лет она забрала меня к себе и с ним не спала. Я проснулась и увидела у себя перед глазами голого отца. Его член был возбужден. Не думайте, тогда я даже слов таких не знала. Я просто понимала, что он голый.

Мама, трясясь, сидела в углу. Когда они поняли, что я проснулась, ей удалось убедить его пойти одеться. Он вернулся. Не помню, может в трусах. Он был свирепый. И требовал, чтобы я вышла и пошла в другую комнату.

Не помню всех подробностей. Тогда я на ватных ногах, с трясущимися руками, ушла туда. Мне удалось забрать телефон. Тогда он был еще такой, с вертящимся кругом вместо кнопок. Помню, мама выбегала ко мне, не помню, кажется, отпрашивалась у него ко мне. Еще ничего не происходило, но угроза от него висела в воздухе. Было понятно, что может случиться что-то страшное.

Я взяла телефон и попробовала дозвониться единственному человеку, кому могла позвонить в тот момент, это была бабушка – мать отца. Она то ли не поняла, то ли не захотела понять, что у нас происходит.

Я понимала, что что-то надо делать. Мама покорно шла к нему в комнату. И я остановила ее. Я сказала – бежим. Страшно, в каком состоянии она была, она была полностью подавлена им. Она мне ответила «у меня нет носков». И тогда я почти за шкирку заставила ее. Я сказала ей пойти за носками и бежать.

Так посреди ночи в темноте, дрожащие от ужаса и шока, – хорошо что было лето – мы с ней оказались на улице. И пошли в единственное место, где кто-то нас мог принять – это была та самая бабушка. Мне кажется, что так в 10 лет я стала взрослой.

Хотя я рассказывала все в обратной последовательности, думаю, вы уловили все происходившее  моем детстве.

Сказать, что у меня была обида на отца – ничего не сказать. Я не могла с ним разговаривать, я ненавидела его. И много лет с этим боролась. Я понимала, что это ненормально. А он винил себя. Когда он был трезвый, он был очень хорошим папой. И я по-настоящему любила его.

Прошло более 7 лет от моей встречи с психологией. Сначала мне удалось снять острую неприязнь к нему – это было зрительное самовнушение. Но оно сработало.

А потом, спустя еще большое время ко мне пришло новое осознание всего происходящего через системно векторную психологию. Я простила папу. До конца и без остатка.

Мой папа

Мой папа гомофрустрант. Не подумайте, я не обзываюсь. Я констатирую факт. Мой папа половину жизни сдерживает это ужасное желание, вызванное фрустрацией анального вектора. Он пил из-за этого. Он бил маму из-за этого. И по сей день он находится в не менее тяжелых, не осознаваемых им самим состояниях.

Он не виноват. Вообще никто не виноват. Он вырос таким, потому что у него была такая мать. Недолюбила, недохвалила, предала. Обиженный на мать анальный человек обижен на всех женщин. И мой папа находится на последней стадии, когда едва балансирует на ощущении чистого-грязного. Потому что если мать совсем грязная, то больше чистых женщин в этом мире нет, а значит, влечение его недифференцированного либидо направляется на мужчин, либо на детей. В России это всегда на детей, гомосексуализм страшнее нам в ощущениях. Мой папа потенциальный педофил. Я вижу это. Хотя это желание, слава Богу, еще скрыто от него самого и не вырвалось наружу.

Мой папа хороший человек. Он очень хочет быть хорошим. Он не изверг. Он не зверь. Ему просто не повезло, как и многим миллионам других. Мой папа может остаться человеком, я знаю это. Это знание мне тоже дает системное мышление. Осознанные на тренинге педофильные тенденции позволяют купировать и взять под контроль это желание. Я очень хочу, чтобы папа пошел на тренинг. Я знаю, это спасет его.

Спасет его ум, большой интеллект и сохранит в нем человека.

Мой папа анальный звуковик. Тот самый, что под звездами в ночной тишине сосредотачивает ум по ту сторону барабанной перепонки, пытаясь услышать звуки мироздания. Мой папа красив и потерян в своем звуке. Он не знает, куда и не знает, зачем. Но, несмотря на все свои фрустрации, он находит в себе силы выходить наружу. Он мыслит, иногда имея возможность даже преодолеть свои обиды.

Мой папа хороший человек, у которого может быть ВСЕ, в самом хорошем смысле этого слова. И в обратную сторону может не быть ничего, полное падение и крах, зачеркнутая жизнь.

Я люблю своего папу.

Спасибо тренингу Юрия Бурлана за ясность, осознанность, за чувство.

Спасибо вам, что прочитали мою историю.

Мыслящий аноним