Ольга Лааманен

«Страшнее телефона зверя нет»

Смотрю на телефон и бешено колотится сердце. Третья сигарета подряд немного успокаивает сердцебиение. Я – студентка факультета журналистики МГУ, прохожу летнюю практику в журнале «Советский экран». Я должна взять небольшое интервью у известного киносценариста по телефону. Когда все же решаюсь позвонить, допускаю крупный «ляп»: «Вы написали много детективов…» Слышу в ответ: «Я не написал ни одного детектива». Чуть не падаю в обморок. Я опозорилась. И опозорила редакцию. Не отличаю жанр детектива от приключенческого… Как страдал мой анальный вектор, неведомый мне тогда!

Хочу, но не могу

Зачем я так мучаю себя? Затем, что я задалась целью научиться общаться с людьми. Для этого я поступила на факультет журналистики. Я думала, поможет обязательная практика общения и я натренируюсь. Но вот все никак не получается натренироваться. Каждый раз – страх. Я – зажатая, скованная, напряженная. Боюсь людей. И чувствую, что им тяжело и неприятно со мной общаться. Но я приучила себя к мысли, что это не важно, как я выгляжу и что чувствую, главное – «добыть информацию», выполнить задание, работу.

Пребывая в таком состоянии, я отвращала от себя окружающих и не могла приобрести друзей. А разве не это стояло за желанием научиться общаться с людьми? Как ни странно, в этом я не отдавала себе отчета — что я нуждаюсь в людях, в друзьях, в эмоциональных связях, а не в «умении общаться». Увидев, что не получается разорвать круг моего одиночества, я с этим смирилась. Это же надо было так ухитриться, закончить МГУ и не приобрести за время учебы друзей! Да, мне мои однокашники казались недостаточно интересными, я не пыталась завязать с ними дружбу. Да и как бы я могла? Я не умела этого делать.

А когда люди делали попытки подружиться со мной, мое высокомерие в звуковом векторе приводило к тому, что вскоре я начинала испытывать к этим людям неприязнь. Я находила в них множество недостатков. Они все глупы. Себя же я считала самой умной, а также самой несчастной на свете и потому всем завидовала.

Что-то пошло не так

До 8-ми лет, кажется, мое социальное развитие проходило нормально. Я помню себя все время в компании детей во дворе, на улице. У меня были подруги. Я хорошо училась и у меня была «подшефная» — отстающая в учебе девочка. Меня назначили командиром октябрятской «звездочки». Мое одиночество началось во втором классе, когда родители развелись и меня отправили жить к дедушке и бабушке в другой город. Там, когда я пошла в новую для меня школу, я как-то плавно и незаметно для себя вошла в состояние одиночества. Меня не удивляло, что я сижу за партой одна, что у меня нет друзей в школе. Во дворе была девочка, с которой я общалась. Я могла бы с ней дружить, если бы не ощутила тогда острое чувство зависти к ней. Она была дочь полковника, красивая, и её очень красиво одевали. Я хотела такие же туфли, как у нее. Красные. Она мне сказала: «А ты напиши отцу, пусть он тебе пришлет денег». И я познала чувство ужасной горечи от понимания того, что она предлагает мне невозможное. Мой отец не пришлет мне денег. Анальный вектор начал вопить: «Мне не додали! Где справедливость?»

Я стала уходить от реальности в чтение. Читала, стоя в детском отделе центрального книжного магазина. Читала дома, лежа на диване. За это дед стал обзывать меня – «Обломов». Кажется, в тот год, проведенный у бабушки и дедушки, книги меня достаточно наполняли и я еще не чувствовала страданий от нехватки общения. В той школе меня, по крайней мере, никто не обижал. Со мной просто не общались. Но когда мама взяла меня к себе и я пошла опять в новую школу, тут начались мои мучения. Не могу вспомнить, с чего это началось, первое время, вроде, все было нормально. Но с 4-го класса одноклассники начали издеваться надо мной и даже коллективно бить. Я стала изгоем.

Одиночество причиняло мне невыносимую боль. Оно усугублялось тем, что у меня не было эмоционального контакта с мамой. Мы практически не разговаривали, не ели вместе, я не обсуждала с ней мои проблемы и мне даже не приходило в голову просить у нее (а также у учителей) защиты от одноклассников. Жаловаться в то время было негласно запрещено. В школу я ходила как на крест. Мучительно хотелось с кем-то поговорить. Помню, я могла смотреть на незнакомую сверстницу в трамвае и представлять, что я могла бы предложить ей познакомиться, сходить куда-нибудь вместе. Но это были только мечты. Я боялась вступать в контакт. На людей мне было смотреть настолько больно, что я обрадовалась, когда в 14 лет у меня немного испортилось зрение и я стала видеть лица людей мутными. Это было не так страшно. Но в том же возрасте мне посчастливилось – поехала жить к отцу и еще раз сменила школу. И там меня сразу же взяла под свое покровительство уретральная девочка со зрением – «вождица» класса. Во многом она заменила мне мать и стала лучшей и любимейшей подругой на всю жизнь. Только после прохождения тренинга я поняла ее огромное значение в моей жизни.

Между звуком и зрением

Папа хотел, чтобы я стала художником и в 6 лет отвел меня в детскую изостудию при Дворце пионеров. Я покорно рисовала, ходила 10 лет в художественную школу. (Как робот!) Удивительно, но я ни разу за это время не задумалась, нужно ли это мне самой. Хочу ли я быть художником? Я задумалась об этом только в 17 лет. Я представила, что всю жизнь одиноко просижу за мольбертом и мне стало страшно. Я хотела общаться с людьми! Я думала: «Как же это я проживу жизнь и не познакомлюсь с Макаревичем!» 🙂 Возникла мысль стать журналистом.

И я решила устроить себе проверку — побеседовать с певцом, тогда еще не особо известным, но, как я видела, исключительным по своим задаткам и способностям. Я договорилась с ним об интервью, якобы, для газеты. На самом деле, мне нужно было убедиться, что я смогу говорить с ним столько, сколько захочу. Опыт удался благодаря тому, что я очень тщательно продумала и расписала вопросы. Я сначала и не собиралась писать текст, но нашелся добрый человек, который сказал, что раз уж интервью взято, надо написать и можно предложить материал в газету университета. Так я и сделала, и успешно. В дальнейшем это умение (анальное) расписывать вопросы и продумывать возможные направления беседы очень помогало мне в моей журналистской деятельности. А спонтанно вести беседу я не умела. Иногда возникала необходимость что-то сказать спонтанно, без подготовки, и это вызывало у меня сильнейшую панику, я просто вообще теряла дар речи.

Я понимаю, что, избрав путь художника, как того хотел отец, высот, им желаемых, я бы не достигла. Скорее всего, я бы даже не смогла поступить в художественное училище. А в журналистике я, не смотря на сопутствующие страхи, реализовалась не плохо и продолжаю реализовываться. Моя видовая роль – думать и писать. Очень жаль, что отец не обладал знаниями по системно-векторной психологии и «просмотрел» мой звуковой, доминантный, вектор. Если бы родители знали о векторах, они с детства могли бы направить меня в развитие в звуке, в Слове, в писательстве. Ведь уже в первом классе учительница была поражена моей «врожденной» грамотностью. Она проводила диктант, называя знаки препинания. Я опережала ее, говоря: «Запятая», «Тире». Она с изумлением сказала: «Откуда ты это знаешь?» Более того, отец пресек мое развитие в писательстве, когда нашел и прочитал мой дневник, а потом отругал меня за то, что я о нем, отце, написала, а над другими местами из дневника поиздевался. Я тогда дала себе клятву никогда не вести дневники. О чем сейчас очень сожалею – навыки самоисследования, самоанализа, самопознания я стала приобретать только в последние пару лет, в процессе прохождения тренинга по системно-векторной психологии, выполняя домашние задания – выписывая свои состояния и результаты. Но лучше поздно, чем никогда.

Страх сменился удовольствием

И вот только один из полученных мною важных результатов. Я стала чувствовать и понимать других людей. Их вектора, их состояния. Это можно сравнить с прозрением слепца: сначала он говорит: «Я вижу людей, как деревья» — а так я и видела людей всю жизнь, это еще в лучшем случае, и, наконец: «Я вижу людей, как людей». Избавление от страха перед людьми, которого я не могла добиться в течение многих лет «тренировок», произошло само собой уже при прохождении первого уровня СВП. Я вдруг обнаружила, что от созерцания людей я стала получать огромное удовольствие, неведомое мне ранее. Я совершенно бесстрашно смотрю на незнакомых на улице, в транспорте. Мне стало очень интересно на них смотреть. И чувствую контакт с ними. Я узнала на опыте, что простое соприкосновение взглядами с незнакомым человеком может стать «событием дня», принести наслаждение. У меня теперь нет ни к кому неприязни и осуждения. Общение стало даваться легче, без былого жуткого напряжения. Исчезла зависть. Я ясно понимаю, что у меня есть огромные преимущества перед людьми, не прошедшими тренинг по СВП, и, чем бы они не обладали, мне им завидовать не приходится. Я обладаю – бОльшим – вижу, чувствую, осознаю мир гораздо объемнее и красочнее. Пожалуй, зависть, в хорошем смысле, осталась только к одному человеку – Юрию Бурлану. Из-за его огромной и невероятной реализованности в жизни.

Я впервые почувствовала себя хорошо, комфортно, спокойно, уверенно и безопасно в коллективе. (Я в него пришла почти тогда же, когда на тренинг). Я, иногда упоминая СВП напрямую, а иногда и исподволь, привношу в наше коллективное сознание идеи и открытия СВП. И вижу, как наш коллектив крепнет, сплачивается, интеллектуально и духовно развивается. Это доставляет мне большую радость, я чувствую свою заслугу, чувствую себя нужной. Люди стали тянуться ко мне! Теперь у меня есть друзья, с которыми я могу делиться своими мыслями и эмоциями. С другой стороны, я стала хорошо себя чувствовать наедине с собою. Раньше, например, была такая беда: я вытаскивала себя за уши из дома на прогулку, но как каменную статую себя передвигала. Мне казалось, все на меня смотрят и только о том думают, почему это я хожу одна, без пары, без собачки и без популярных у нас «лыжных» палок. И я не воспринимала того, что видела на своем пути. Теперь я гуляю расслабленно, но внимательно замечая все вокруг, наслаждаюсь видами природы и красотой архитектуры, солнечными лучами и пением птичек и коротко, но приветливо смотрю в глаза встречных людей.

Правду сказать, «зверь по имени телефон» еще напрягает. Предпочитаю общаться, когда вижу лицо человека, так мне легче. А может, это просто моя такая индивидуальная особенность. Нет еще полного удовлетворения от того, как я устно излагаю свои мысли и выражаю чувства. Возникает еще волнение, когда нужно публично говорить, но это именно волнение (что, наверное, можно назвать дурной привычкой), а не страх. Страх растворился в чувстве единения с людьми, осознания себя частичкой целого, всемирного, человеческого коллектива. Это дает системно-векторная психология. И, что для меня очень важно, я знаю теперь, в каком направлении мне надлежит двигаться согласно моим векторам.

P.S. Сегодня говорила по телефону по-фински с официальным лицом. И заметила, что говорю веселым голосом! Эти интонации появились у меня довольно давно, но только сегодня я отдала себе отчет в том, что изменились интонации голоса. (Раньше мне самой было противно от своего голоса, слушать его с диктофона было не выносимо). И на другом конце провода не чувствовалось проецируемого мною раньше напряжения.

Ольга Лааманен, журналист