…Мне никто не указ, да и сам я себе не указ,

Доверяю лишь левой руке, маршруты рисую.

Ну, а тот, кто указ, он не больно-то помнит про нас,

Да и мы поминаем его в беде или всуе…

«Машина времени»

«Бесконечность можно расшифровать», — Витя смотрел на тающие от горячей ладошки следы на морозном окне. Снаружи стоял плотный густой туман. Он как будто еще сильнее обосабливал Витину сущность от остальных. Но Витя привык к этому. Здесь, в приюте, как будто все вместе, а на самом деле все по отдельности. Воспитательницы сами по себе. Директриса — злая, в очках — тоже сама по себе. А дети, так они вообще как будто никогда и не были вместе. «И зачем надо было кому-то их всех здесь собирать? Зачем вообще Ты создал этот мир? Ты что, не понял, что будет такая заморочка?» — вперившись взглядом в стекло, задал вопрос мальчик Тому, Который Наверху. Витя часто говорил с Ним. Больше говорить было не с кем. Артем умел только бегать и дергать девочек за косички, Маша хохотала над шутками Игоря, а сам Игорь болтал без умолку. Но разве это можно назвать разговорами? Из всего приюта Вите больше всего нравилось быть возле Леры. С ней можно было вдвоем помолчать. Или сыграть в игру без слов. Но иногда он понимал, что и Лере тоже перестает быть нужным.

«Как умирает день? По старости?» — спросила она у него однажды. Витя не знал, что ответить. Тот, Который Наверху, не рассказывал об этом. Он был хорош только тем, что с ним можно было говорить. Но на вопросы Он не отвечал. Сказал, что каждый сам находит ответы, Он только подсказывает. «Каждое утро я хороню вчерашний день, — немного помедлив, добавила Лера. — Ведь он ушел от меня навсегда».

Тот, Который Наверху, наверное, похож на теплое дыхание. Оно тоже подсказывает, что воздух снаружи человека прохладнее, чем внутри. Насколько одно теплее другого? Есть ли специальный прибор, измеряющий теплоту одного сердца и сравнивающий его с теплотой другого? Думал ли Тот, Который Наверху, создавая людей, что они будут похожи на роботов из мультиков, только с человеческой внешностью, и самым большим отличием между ними станет не пол, как многие считают, а количество теплоты, с которым люди рождаются на свет.

Люди, подумал Витя, получились похожи на его деревянных солдатиков, которых он с Мишкой стругал целое прошлое лето по вечерам. Вроде все похожи, все из дерева. Только у каждого было что-то свое, неповторимое. Он даже имена всем им дал. А потом эти игрушки рассосались по группе. Только одного, любимого грустного солдатика, Витя оставил себе на память. Хотел подарить Надежде Палне. Чтобы она больше не плакала в одиночестве. «Лучше бы Тот, Который Наверху, избавил людей от одиночества. А не от грехов», — почему-то отмахиваясь, заметил Витя. Он всего лишь в третьем классе, грехов пока нет, но собираются. Тем не менее перспектива быть грешным его не пугала, с грехами как-то проще: помолился, попросил прощения — замолил, в общем, и все прошло. А вот с одиночеством…

«Неужели Тому, Кто Наверху, нравится, что творится на Земле?» — вопрос, как шоколадная горошинка, случайно упавшая из вазы с конфетами и глухо закатившаяся в щель между деревянными досками пола, утонул в потоке сознания. Еще Витя думал о том, что, если бы вместо солдатиков ему пришлось бы делать людей, он начал бы с женщины. Так не пришлось бы возиться с ребрами Адама. И он обязательно бы дал Человекам установку не убивать себе подобных. Витя читал в газете про дельфинов. Когда-то Человеки решили использовать дельфинов как биологическое оружие и даже научили их перевозить бомбы на спинах. Но когда первая экспериментальная бомба была взорвана и погиб дельфин, остальные отказались выполнять команды, которые выучили раньше. Они отказались продолжать погибать.

Наверное, когда Тот, Который Наверху, раздавал благоразумие, Человеки были в конце очереди и им мало досталось. Витя начал бы раздавать благоразумие с другого конца очереди. Или забрал бы у Человеков уверенность в том, что они «венцы природы». Витя не совсем понимал значения этого выражения, но Лера объяснила, что «венцы природы» — это как «венцы безбрачия»: неважно, кто и как это называет, но это уже «клиника». Слово «клиника» Лера позаимствовала у директрисы. Да и грех было не позаимствовать это красивое слово, которое директриса употребляла ко всему и каждому.

«Это потому, что у некоторых людей на сердце ставни», — объяснил себе Витя. Ему нравилось все себе объяснять. Люди со ставнями на сердце тоже придуманы, видимо, не случайно. Они нужны, чтобы показать силу тех, у кого этих ставен нет. Чтобы люди без ставень смогли беспрепятственно делиться своим внутренним светом, брать внешний в таких количествах, сколько смогут. И, наверное, научить остальных открывать свои ставни, чтобы делиться светом.

У их воспитательницы, Надежды Палны, таких ставен не было. Но Витя часто видел, как она плакала у окна по ночам. Днем шутила со всеми остальными воспитательницами, они ей в ответ какими-то странными голосами повторяли «счастливая ты, Надька». А потом приходила ночь. И она плакала. «И что ей делать с этим счастьем? — думал Витя. — Неужели так интересно плакать от или ради счастья? Или даже страдать? Ладно, Христос страдал ради людей, а ради чего страдают люди?»

Однажды случайно плач Надежды Палны увидела и Лера. Иногда Витя с Лерой тихонько выходили из спальной комнаты, забирались тайком на крышу и до утра рассматривали звезды. Витя знал, куда уборщица тетя Зина прячет ключ от чердака. Он долго наблюдал за ней, как она закрывает выход на чердак, куда прячет ключ. И однажды выследил. Чердаком пользовались редко. Разве что зимой, когда снега наваливало. Тогда дядя Жора поднимался наверх, чистил. Или если дождь пойдет, на чердаке «снова появлялись дыры» — вздыхал дядя Жора, и тоже поднимался — латать их. И вот однажды ночью, пробираясь к чердаку, он снова услышал этот тихий хлип и шмыгание носом. «Из-за счастья», — снова подумал Витя. «Из-за любви», — вслух сказала Лера. «Сколько люди могут ошибаться в любви?» — спросил Витя. Лера рассуждала по-другому. Она сказала, что «когда любишь, все нравится, даже яичница».

До ужина оставалось полчаса. Витя подошел к своей кровати, извлек откуда-то из нее толстую синюю тетрадку с помятыми уголками. Это был его «мысленник». Когда совсем хотелось поговорить, он разговаривал с тетрадкой. «Спасай людей не от грехов, а от одиночества, — выцарапал он. — Я очень хотел бы встретиться с Тобой. И побыстрее. Я ведь каждую секундочку умираю. Я бы хотел, чтобы ты изумил меня. Я бы задал тебе один главный вопрос: на каком языке разговаривают души? Я бы изучил этот язык, чтобы пообщаться с теми, кого сейчас не понимаю. Чтобы задать им много-много вопросов. А вопросов ведь действительно куча. И их невозможно контролировать. Они появляются сами по себе. И даже когда Ты подсказываешь ответы на них, их так много, что не успеваешь прислушаться к Твоим подсказкам. Я бы хотел попросить Тебя сделать людей счастливыми, тогда они меньше злятся. А то ведь я родился, глянул, а мир уже такой злой, жестокий. Но каждый по отдельности почему-то больше похож на хрупкое и быстро бьющееся стекло. Каждому нужны руки, которые бы оберегали его. Но никто не хочет быть этими руками. Ну а если бы пришлось создавать Человеков во второй раз, Ты бы создал?»

Ручка застыла в воздухе. Его взгляд столкнулся с часами, которые показывали 7:15. В коридоре послышались мелкие, но быстрые шажки: это Игорька снова послали за Витей. Сейчас снова заорет из-за двери. Одним заученным движением руки Витя сунул тетрадку на место. И только выпавшая ручка выдала своего хозяина, пытавшегося сделать отрешенный и пофигистический вид…

Generation Next

Человечество развивается. Кто-то оценивает это развитие как деградацию, и у него на то свои, анальные, причины. Но человечество все с большей скоростью раскручивает свой поступательный механизм. Меняется скорость, видоизменяется форма живого вещества, изменяются и внутренние ориентиры единицы этого вещества и, конечно, его внешние проявления. Например, уходит в анналы истории привычный еще несколько десятилетий назад институт брака. Впереди нас ждет нечто другое, новое.

Меняется каждое последующее поколение. В его гамму красок попадают другие тона и нюансы, незнакомые предыдущему поколению. Добавляются свои неповторимые нотки обособленности — преемственность перестала быть тем, чем она была для многих сотен поколений ДО: уже родилось поколение, которое полностью оторвано от предыдущего. А предыдущее, в свою очередь, уже не может научить своих потомков жизненно необходимым навыкам — сами не приспособлены к быстро меняющимся условиям. А у поколения Next впереди еще больший разрыв с их потомками — ускорение не останавливается.

Но обособленность совершенно не влияет на потенциал Generation Next. Наоборот, уровень коллективного бессознательного у каждого последующего поколения выше, чем был до сих пор. Эксперимент рижского писателя и кинодраматурга Михаила Дымова, на основе которого написана эта публикация, наглядное тому доказательство. Дымов предложил учащимся русскоязычных рижских школ в возрасте от 6 до 10 лет написать письмо Всевышнему, задать ему самые насущные вопросы и попросить о самом главном. Дети просили счастья для всех и ума для взрослых, чтобы те их понимали. Они размышляли о любви, о смысле жизни и своей роли в этом мире. В их письмах звучали совершенно недетские вопросы. Откуда в 6 лет могла появиться такая острота видения мироздания? От кого передалась такая щемящая глубина переживаний — словно ком в горле, застревающая в сознании взрослых? Откуда эти маленькие интеллектуалы, мучающиеся вопросами мироздания?

Все дело в Звуке. Звуковой вектор задает своему обладателю потребность в постижении себя, а в коллективном смысле — постижении человечества. От уровня развитости и направленности этого вектора зависит направление развития человечества: от человека или к нему. Проще говоря, от уровня развитости Звука в обществе зависит, появятся новые гуманисты или гитлеры.

Находить свой природный путь звуковикам generation next становится все тяжелее. На их внутренние вопросы все реже находятся ответы в книгах, их нехватки все труднее объясняет философия и религия, заполняет музыка. Как следствие, привычное для звуковика состояние депрессии все чаще для многих из них становится единственным состоянием. Надо ли говорить, что это не решает проблему пусто́т и не приносит счастья ни обладателю доминантного звукового вектора, ни обществу? Куда двигаться звуковикам сегодня и как правильно воспитывать маленьких звуковичков, чтобы развить в них их лучшие качества, пожалуй, один из самых актуальных вопросов общества и отдельной его ячейки, семьи.

Не меньшая опасность в современном скоростном портале быстро меняющихся картинок ожидает и зрительников. Вроде и условия для них благоприятные — ведь зрительникам, чья потребность — познавать внешний мир, смена впечатлений только на руку. Но пик реализаций обладателей этого вектора зависит от их развитости и способности противостоять страхам. Не сумев развиться, они могут попасть в ловушку страхов. А не научившись избавляться от них — не дадут миру ничего другого, кроме выполнения своих видовых ролей на архетипичном уровне. «Системно-векторная психология» подробно объясняет, как можно не допустить и этого.

Мы застряли в межсезонье поколений.

У представителей этих поколений нет «общего детства» и «общих букварей».

До сих пор, кроме преемственности, предкам нечего было предложить своим потомкам.

Сегодня же есть возможность вырастить поколение людей, осознающих свои глубинные желания.

А значит, вырастить мужчин и женщин, более сильных и подготовленных к реализации себя в этом мире.

Насколько счастливы будут наши дети, зависит от нас.

Статья написана с использованием материала онлайн-тренингов «Системно-векторная психология» Юрия Бурлана

Автор: Наталья Камбур

Корректор: Веронника Бриггида