На тренингах нас просят говорить о своих результатах. И я уже писала – ушли депрессии, обиды, налаживается физиология, я отличаю людей, понимаю, что с ними происходит, их состояния. Но самое главное – понимание себя дало самый великий результат.

…в студенчестве, в 23 года во время летней сессии я узнала, что беременна и срок уже 6 месяцев. Отец ребенка – студент из Африки – был уже далеко. С этой новостью я осталась одна. Все от меня отвернулись, по разным причинам. Я была здорова, не курила, не пила. Даже будучи беременной легко пробегала 15 км на лыжах на слете факультета. Но когда я узнала, что беременна, в голове появились всякие мысли – сейчас-то понятно, что это были мысли кожно-зрительной женщины. Я не знала, что делать со своей беременностью. Ощущала стыд и одиночество. Страх.

Во время родов меня начали допрашивать (по-другому сложно сказать), кто отец и заберу ли я ребенка или откажусь. Я попросила временно направить его дом малютки, чтобы устроиться и забрать. Через день я пришла – уже стало ныть внутри, ощутила небеременное тело, ощутила, что могу выжить. Но ребенка мне не отдали. Сказали, что усыновили. В Советском Союзе, в течение суток… Всю свою жизнь я прожила с этим чувством вины, социального стыда, замуровала себя на Севере. Ребенка не искала – думала, что найду и сломаю всем все.

Да, я вышла замуж. У меня родилась дочь. У меня с ней чудесные эмоциональные отношения. Но изнутри меня разрывало на части. Много лет у меня были истерики. Я 10 лет не устраивалась на работу – боялась вопросов. Сфера моей деятельности предполагает встречи с бывшими однокурсниками. Страх. Стыд. Я люблю детей, они меня. А своего не сберегла.

Ну как-то жила. Мужа, видимо, тихо ненавидела. Он появился в моей жизни, когда я еще была беременна, как раз когда я узнала о своем положении, вроде и пожалел, но дал понять, что только меня, не ребенка. Он уехал на Север, а когда все случилось, я уехала к нему. В принципе, он мог бы нас тогда защитить, если бы любил чужих детей. Но он их не любил.

Через 24 года муж ушел. И во мне выросла боль: это тот человек, из-за которого (в принципе, он повлиял тогда на мои мысли) я бросила малыша, так предал. Всю жизнь я ощущала будто он меня как-то презирает, живет, но не любит всю… Конечно, жила я закрыто. Очень активная, а отказалась от многого. Жила я кое-как. Его уход к молодой поверг меня в жесткую депрессию. Только дочь держала – надо было учить. Работа с психологом не особо помогала. Стало появляться ощущение бессмысленности жизни.

Как-то через психолога я вышла на СВП (она поняла, что меня ей не вытащить и сдала Бурлану). И только здесь, на тренинге по Системно-векторной психологии, я поняла, что я кожно-зрительная мама, та самая, которая боится и не знает, как обращаться с ребенком. Та самая, которую просто на недельку надо было взять мамам и тетям, чтобы научить меня обращаться с ребенком, не бояться его. Постепенно стало пониматься, что все случившееся это не совсем мое душевное уродство. Это неумение быть мамой, страх в трудной ситуации.

Я прошла тренинг. Второй раз. И наконец-то занялась поиском сына. И нашла.

Он вырос хорошим, добрым, в семье, где он приемный не один. Конечно, мама была связана с тем роддомом. Но это не суть. Он вырос. Целый, невредимый. Мы встретились. У меня к нему огромная любовь. Мне повезло. Он жив и здоров. Он мне понятен. И я вижу, что плохих состояний у него нет. Дочери своей я в 15 лет сказала, что у нее есть брат. Она была готова. Они приняли друг друга хорошо. Похожи. Мы все были похожи по душе.

Больше никогда никому я о своем первом ребенке не говорила. Но оказывается все мои родственники как-то догадывались, но 27 лет молчали. Но я ведь уже понимаю других (благодаря СВП) – и я позвонила им всем, и сказала, что у нас уже все хорошо. Он живой. О том, что он неродной сын узнал в 24. Перенес спокойно. Конечно, он еще со мной на Вы. Мне сейчас понятно, что он анальный – и ему нужно время принять наличие 2-х мам. Я испытываю к сыну большую любовь. По ощущениям – я готова за ним хоть в повозке, хоть пешком.

Еще один момент – я полюбила маму, свою маму. Она была мне непонятна. Зрение в страхе. Я ей стала помогать уже с этой точки понимания. Ей уже лучше – она учится видеть других, переключать свое внимание на других и меньше боится. После зрительного занятия я попросила свою дочь написать о смерти ее птенчика. Она написала, что испытала стыд – не сохранила жизнь другого (она его перекормила). Мне подумалось – она как-то прожила немного мою историю. Я ведь тоже всю жизнь жила с этим чувством – не сохранила другого.

Вот так СВП поставило мою жизнь в нормальное человеческое состояние. И не только мою – многих.

Людмила Бузина, 50 лет, ведущий геофизик